Главная / Книга 1 / Размышления без покаяния. "Памяти Сталина". Александр ТЕРЕХОВ.

"ПРАВДА", 4 марта 1993 года, №43 (26997), стр. 3 

Ну вот, кажется, к нынешнему году истлевшие останки Иосифа Сталина "псам перестройки" надоело глодать на каждом углу, и их забыли где-то в близости от мусорного бака - гулянка кончилась. Конец! - сказал отец, и дети ложки побросали.

В прошлом не вспомнить еще одного такого похода грамотных войной в народную память. Да, таскали за виски вокруг Ивана Грозного, трещали лбы у подножия Великого Петра - но всё в кружках грамотеев, всё с "философической" стороны, до личностей не доходило и до гробов не копали. Да не было такого, чтоб спустя век после кончины государя с каждой телеги вдруг понесли его бранью и пеняли народу за слепость, рабство и короткую память о "кровавом тиране и палаче" и тут же переписывали мир на "бойких", "сочувствующих" и "тайных" сталинистов и чтоб клейма эти засветились даже среди тихих провинциальных пустырей и кромсали судьбы, - сия дурь улыбнулась лишь нам.

Сталин прекратил жить сорок лет назад. Значит, наши дедушки и бабушки, которых почти уж нет, лишь младшие современники последнего русского императора. Племя наших родителей, чьи одногодки сейчас прибрали вожжи к рукам, "Из Сталина" запомнили лишь похороны и отчаянное своё детское горе: "Как же теперь?" Мы же вообще набрались паспортного возраста точно к брежневской смерти. Прибавьте: современные сорок лет по "весу" тянут на век, полтора прошловекового течения, и стучать по нашим затылкам большой берцовой костью Иосифа Виссарионовича все равно, что накануне русско-японской войны выстроить на выгоне деревни Зенькино мужиков, баб и ребятишек и высечь их за неверное представление об императоре Павле.

Сорок лет - время, по истечении которого слово "обвинение" и слово "оправдание" теряют силу. Не по нашему великодушию, а по природе своей - не перелетают они этот срок.

Оттого я, как и все посредственные люди, личных отношений к Сталину не имею: прописка разная, по разному ведомству служили, разминулись в веках. Я к нему никак не отношусь, я равнодушен так же, как равнодушен к Ивану Грозному, Петру I или даже Фридриху Великому, - ко всем, кого Бог посылал на землю зачем-то до нас.

Отношений нет, впечатления есть, да невеликие: суровый, кровавый царь могучей державы, выстроивший её на костях, победитель в войне, снижатель цен - вот и всё, если не считать сопутствующих бессмысленных баек, подслушанных в пивных: нашёл Сталин в американском самолёте колорадского жука и велел самолёт отправить назад - потому и не было у нас жуков! И все впечатления - они не лично мои, а общие, деревенские, "улишные", какие были, такие и остались после восьми лет антисталинистского завывающего похода, а поход-то непременно хотел, чтоб я Сталина лично  возненавидел. И не собираюсь. А с чего мне его лично ненавидеть? Мне вовсе не кажется, что Сталин прищучил "моих" и теперь судьба доверила мне поквитаться. В советские времена я хвалился "советскими" подвигами предков - строили и шашками махали, получали ордена и копили партийный стаж - и стыдливо ладошкой прикрывал срам антисоветские сроки и смерти в ссыльных эшелонах моих же предков, теперь мне предлагают срам поменять, ладошку переставить и проблеять: "Ах, и мы пострадали, и в этом ужаснейшем государстве нету ни капельки нашего труда и любви, тьфу!"

"Мои" - они разные. И они все умерли. Не догонишь что-то поправить. Они ушли с миром, сумев в пределах жизни своей прийти к окончательному согласию с временем и между собой, и всем простили, и Сталину простили, стерпели и его, и нету во мне, как и во всём советско-русском народе козлиного задору навостриться "задним умом" и высокомерно копнуть их прах, усомниться в их покое, безопасно и мелко мстить, "расплатиться" - они умерли, закончив взаимные расчёты, их Бог рассудит.

А мы попробуем - нас время не простит.

Тем более что я в отличие от рубак-антисталинистов вовсе не уверен, что "будь я в те самые годы", что печатал бы на гектографе антисоветские листовки, и это просто Сталину повезло, что я припозднился с рождением - а вдруг как скрипел бы портупеей, пил воду из графина и играл бы бровями на несчастного подследственного (иного выбора, судя по песенкам антисталинистов, вовсе не было) - чёрт его знает!

Да, ну конечно, ещё бы - народное впечатление Сталина не совпадает с холодной исторической оценкой и больше смахивает на пристрастный пересказ её для детей.

Оттого антисталинисты и ломанулись ордой в народное впечатление, на фотокарточки генералиссимуса на лобовых стеклах, чтоб покарать! - за неправдивость. Оттого "роль товарища Сталина" из важной темы тихих исторических кни­жек и лекций академиков вдруг превратилась в знамя нравственной гражданской войны - самой настоящей: со слезами и жертвами, с пленными и провокациями, с перебежчиками и с отдалёнными последствиями. Воевали не за историческую правду, тогда не унижались бы до мелочей и грязи, до бредней: "Сталин специально затягивал снятие блокады Ленинграда, чтобы вы­мерло побольше жителей оппозиционного города" - воевали против неверной народной памяти. Дров наломали и проиграли. Почему?

Народное впечатление - незыблемо.

Оно создаётся народным чувством, а не цифрой, и цифрой его не изменить. И надрывной моралью - главным орудием антисталинистов - также не поправить. И нечего врать, что народное впечатление неправдиво. Кто мы такие, чтоб "охуждать" народ? Правда только и есть в народной памяти, а не в тол­стой книжке: что запомнили, кого и как - это звенья цепочки, которая держит нашу землю, это - неумолимая судьба, её поневоле любишь, и любить обязан, даже если пару раз скатал за рубежи и глянул с налёту чужую судьбу и уже воешь от отечественной неизбежности - и неизбежность родную полюбишь, если не хочешь в чужие писаться.

Законы народного отбора единственно справедливы, хоть смертному и непостижимы. Иван Грозный в душу "запал" сильно, яркой краской, а находчивого, дальновидного преобразователя Годунова ещё при жизни стоптали, сжевали и плюнули. Сталин остался навек "Хозяином", а Никита Хрущёв - герой грамотеев - так и осел в глазах улицы деревенским дурачком и краснобаем. Царь Николай II и по историческому суду, и с высот надрывной морали - правитель ничтожный, залитый кровью с макушки до пят Ходынским полем, кровавым воскресеньем, погромами, расстрелами в Костроме, Златоусте, Иваново-Вознесенске, на Лене, двумя военными бойнями и двумя революциями, и даже гражданскую войну легко списать можно на него же (не стесняемся же списывать "на Сталина" посмертные сорок лет) - а что же народ?

А народ оплакивает царя-мученика и верно двигает его к церковной канонизации.

"Отбор" православных святых загадочен также: из подробных житий и подкрепляющих их летописей порой выступает личность малодостойная и непонят­ная нашему верхоглядству - а выбрали ведь. Ведь молятся!

Храбрые антисталинисты не сочли сил перед походом, они ехали на брань с жалкими остатками культа личности, с плодами советского скудоумия, взросшего на невежестве тёмного народца - а вышло, что все восемь лет царапали ногтями гранит, и он не шелохнулся.

И не шелохнётся, нет, как бы солоно это ни приходилось, - я раз аж посинел от злости, обнаружив в социологическом опро­се, что перечисление "русских героев" до революции народ заканчивает Степаном Разиным, Емельяном Пугачёвым и декабристами: не полководцами! не царями! не учёным! не землепроходцами! не купцами! не писателями! А двумя разбойниками всероссийского размаха и пятью повешенными декабристами, чьи могилки мы так хотим найти для отдания почестей, как-то не заботясь вспомнить: а где же нашли покой от 80 до 1'300 (по разным сведениям) русских мужиков, которых эти гвардейцы-герои прямым обманом вывели на Сенатскую площадь и поставили под картечь? И где вымерли оставшиеся, разосланные по боевым полкам, в самое пекло?

Какая память - такая и судьба.

Ещё оплошали антифашисты с выбором оружия. Спору нет, надрывная нравственность, "слеза ребёнка" очень годится для увещевания русской толпы и многих способна раскошелить. Но только на свежую голову! Время течёт, история стареет, происходит, по-мудрёному говоря, релятивизация - и никакие златые перья, никакие кричащие факты и миллионные цифры, никакие опытные кликуши не заставят нас переживать, страдать, живо почувствовать ужас сталинщины, как наяву, - сие и невозможно, и малоблагородно: неужто кто-то сомневается, что наших предков эта чаша миновала и время гладило по головке? Посему большинство "антисталинистов" торговало залежалым товаром, а то и промышляло фальшивой монетой.

Объясняли наши "банкиры" необходимость отмотать полвека назад неслыханностью Сталина. Дескать, Сталин - вдруг покаравшее Россию мировое, чужеродное зло, сатана, Антихрист, много хуже Гитлера, бес, и его смертоносное дыхание оскверняет и далёкое потомство и всю душу земли на века, если мы не покаемся и не выжжем памяти о нём, калёным-калёным железом! Народное впечатление на это плюёт, никто каяться не собирается. Когда Горбачёв на юбилее Победы похвалил Главнокомандующего - ему ответил гром аплодисментов!

Советская история смотрит кисло, имея на руках десять веков по-коммунистически понятой русской истории и век, никак не понятой, коммунистической, - при таких заботах и влажном дыхании аитисталинистов над ухом беспристрастного приговора Сталину дождутся наши внуки.

Но, глянув за спину, легче лёгкого убедиться: ничем ослепительно новым, "чужеродным" Сталин в череде "хозяев" земля русской не заблистал, и он тютелька в тютельку помещается в кипарисовый гроб, сколоченный Соловьёвым "под великого человека".

Правитель совершал "необыкновенное движение", народ пребывал в "полной страдательности" и неведении, а "человека, начавшего это движение, совершившего его; человека, по имени которого знают это время потомки, такого человека называют великим"

Сталин - великий, и если б догадался в предсмертные десять лет "мягко спланировать" к успокоению и милости, как это изящно сотворили Пиночет и Франко, то и в Мавзолее бы до сих пор лежал, и к памятникам бы цветы носили, а лагеря бы скостили на суровость времени. Но недотянул он до гения!

Забавно еще думать: а как бы величали сейчас Гитлера в Германии, коли бы он взял да остановился в 1939 году и Германия (без единого выстрела!) включала в себя Австрию и Чехословакию с общего согласия и одобрения. Ведь отцом нации окрестили бы и расовые грешки бы запудрили, и на конц­лагеря наложили б ладошку - разве не великое дело в считанные годы? Второй Бисмарк! Забавно, верно?

Сталин "чужероден", ежели наблюдать его усы из швейцарской душистой равнины.

Сталин "чужероден" наивным коммунистическим идеалам, но кто ж нам когда доказал их основательность?

В русской истории император Иосиф - родной

Он беззаконен? Да! - как и всякая русская власть, совершенно неподсудная с язычества, с правил дружинной службы, ни на миг не усомнившаяся в праве своём "жаловати есмя своих холопов волны и казнити волны же". Сталин огнём и мечом исполосовал землю? Но чего ж новенького и удивительного?

Иван Грозный перерезал всех армейских вождей и почти всех средних офицеров, из дворянского ополчения в тридцать тысяч легли под топор семьсот боярских детей (не считая родных). При населении страны в шесть - восемь миллионов, при от силы трехстах тысячях горожан опричники убили четыре тысячи душ - это столько запомнил сам Грозный для поминовения, - никто не ведает, сколько зарублено в опричных набегах, погибло в ссылках и тюрьмах. И охват знакомо широкий: казнили с жёнами, детьми, родственниками, крестьянами, слугами - без обвинения, без следствия, без суда.

После опалы и смерти А. Адашева в могилу легли тесть, брат Данила с двенадцатилетним сыном, три брата жены, родственник с женой и двумя дочерьми - вы прочли "и двумя дочерьми" и даже не сморгнули, верно? И душа ненавистью не клокотнула, верно? И сии цветочки облетели, завязи налились сочком, созрели по смерти Грозного чудовищным голодом - в одной Москве закопали сто двадцать тысяч, а смогли закопать в Москве не всех - куда там Сталину!

И всё это сведано и сочтено, летописи слезами сочатся - душа стынет, но нисколько не помешало Карамзину обнаружить в правлении Грозного "славные дела", а Соловьёву - "глубокий государственный смысл", "а всем прочим утвердить: без крутости Ивана Грозного не явился бы подвиг Петра (а кто ж знает, вдруг и Сталин через век аукнется неслыханным благом?) – не напитало ненавистью народную память, не испортило впечатление, а напротив: всплывает в поздних песнях порыв разнести "царскую могилушку": "Ты встань, восстань, батюшка ты Грозный царь".

Сталин судил слепо? А кто когда смотрел? Тысячами ложились под топор. Расстреливали "кого-нибудь"? Так и во время Медного бунта "тишайший" царь велел для начала повесить человек двадцать - и среди немедленно восемнадцати вздёрнутых - ни один никакого отношения к бунту не имел.

Сталин карал безумно? Наши телеидиоты даже выражение соответствующее придумали - "жертвы необоснованных репрессий" - дескать, если б "обоснованные" - тогда ладно, прощаем уж. Но современные историки давно оспорили осмысленность опричной войны, нелепость утверждения, что Грозный высекал сепаратистские шалости родовой знати - нет! Рубили и жгли безумно, лишь бы власть удержать. А со стороны "удержания власти" зачем же нам отказывать в здравом расчёте императору, дожившему до глубокой старости в почёте и уважении и оплаканному миллионами верных сограждан подданных, - ему видней, он выиграл, единственный из русских царей не допустив открытых бунтов и крестъянских войн, а насколько было ему тяжелей - грузину, сыну сапожника, да без церковного благословения!

Сталин ссылал народ? - да проживи он хоть ещё сорок лет, ему всё равно даже рядом не стоять с ссыльным размахом Российской империи, веками ссылавшей крепостных за кудыкину гору за кроткую жалобу или по сытой прихоти - за пять лет (с 1768 по 1772 г.) сослано 20 515 душ в одну Тобольскую губернию, в один Енисейский уезд! При населении державы в тридцать всего миллионов.

Скажете: Иван Грозный удобен для битья, но разве не прямая родня Сталину большой ценитель Грозного, баловень русской истории, зацелованный и засюсюканный Европой, всеми воспетый железный истукан - Великий Пётр, пример которого увлажняет завистью глаза любого нынешнего вождя и подпаска народного стада.

Сталину пеняют личной мерзостью, разбоем в семье – но Пётр насильно постриг в монахини первую жену ради гулящей немки, заправоторил в ссылку отца и брата супруги, а единственного сына, которому, безусловно, обещал жизнь, засекли насмерть кнутом в застенке, а папаша лгал заграничным ми­нистрам про "приключившуюся ему жестокую болезнь", "подобно апоплексии" - и кто из нас, добрых и слезливых, не сжимал кулачки у известной картины - ах, какой же безвольный и подлый этот царевич!

Восемь лет народу втемяшивали картинки пьяных гулянок Политбюро - надо же: Микояну под зад помидорку клали! - но так далеко сталинским загулам до кощунственных "сумасброднейших, всетупейших и всепьянейших соборов" Петра с насильственным "питьём штрафа" до посинения, до спаивания целых собраний, до пьяной орды, трясущей столицу!

Цена сталинских преобразований оплачена кровью? стоном? рабством? А разве не те же багровые пятна на всех деяниях Петра? Разве не рубил Пётр стрелецкие шеи, разве не трудились без устали в застенках Преображенского приказа страхолюдные Пётр Толстой, Скорняков-Писарев, Ушаков, князья Иван Фёдорович Ромодановский и "изобретательный зверь" Фёдор Юрьевич? Завёртывали руки на вывих и подымали на дыбу - секли кнутом, опускали, чтобы вправить руки и обратно поднять - так острее чуется, жали в железных тисках руки и ноги, натирали веревкой голову и каплей долбили в бритый затылок, пока узник "в изумление" не приходил, вешали за ребро, закапывали в землю, умертвляли "копчением" на медленном огне, колесовали, казнили "с вычуром". Кого не успевали - приносили в гробу, чтоб кровь "сообщников" лилась на мёртвого.

Только в 1727 году из столицы убрали каменные столбы, на которых раскладывали в назидание гниющие останки - только после смерти великого преобразователя, поднявшего Россию на дыбы, а народ - на дыбу.

Чем оплачены города, гранитные набережные, просвещение, корабли, победы и прочие подвиги гения и исполина?

Казнями за "злые слова". Казнями за недоносительство. Казнями за позднее доносительство: "хотя и доносить будет, да поздно".  Беглого солдата - повесить. Виноватого таможенника на месте промаха - повесить. За срывание правительственного указа - каторга или смерть. За жалобу царю на решение сената - смерть. Умысел (лишь умысел!) против государя - четвертование. Кликуш за "смущение покоя" - на дыбу. Раскольника - сжечь и пепел развеять. "За непринятие присяги" - колесовать. За "измену и шатость" - живым на кол. Голову с отрубленным языком - на кол. Отрубленную голову - псам на съедение. За совращение в магометанство, еврейство, идолопоклонничество - смертная казнь с последующим возложением на колесо. Жену виноватого в ссылку - если не сама, конечно, донесла. Донёсший об "оскорбительном письме" награждался двумя тысячами, имением и навечно владел деревней злодея. Каралась ошибка в титле самодержца. За подделку монеты - отсекали левую руку и обе ноги.

Ни суда, ни следствия, ни состава преступления - лишь донос, "слово и дело!" - а на дыбе любой запоёт.

По империи горели срубы с раскольниками, падали  замертво собираемые закованными рекруты, пушки тысячами трупов усмиряли мятежи, переселялись народы, десятки тысяч бежали из России вон, сотни тысяч русских людей умерли с голоду и от непосильных тягот вдоль петровских каналов, легли в основание империи. Одна таганрогская верфь сожрала триста тысяч жизней, без устали умертвляли гребцов каспийские галеры, разве стоит жалеть "подлый" народ?

Но в точном знании Пётр - величайший исторический деятель.

Но в народном впечатлении Пётр - Антихрист, а стоило подсохнуть свежим следам - всё сгладилось. Всё простилось, но доброй славы всё равно нет. Не пытаюсь поставить рядом Петра и Сталина, но лишь потому, что они не поставлены рядом народным впечатлением - народу видней.

Но ничего неслыханного Сталин не придумывал, и он нам родной - потому цифры и ужасы, упорно воскрешаемые антисталинистами, народную память не тронут. Кстати, Петра, Грозного и Сталина объединяет ещё общая участь: безбожное завышение жертв современниками. На Сталина вешают до 66 миллионов человек. Число одновременно сидевших в лагерях блуждает от границы до границы, изменяясь лишь в одну сторону - 5, 8, 11, 16 миллионов, а по документам же вышло, что никогда не сидело больше 2 561 351 (с уголовниками) в 1940 году - боже упаси вас, читатель, понять меня, что это "немного" или "не так уж много" - я   говорю лишь о традиции видения русских правителей. Даже поношенную шинель Сталина выводили из коммунистического двуличия, хотя стоило оборотиться назад - и вот он, истертый воротник шинели, укрывшей всемогущего императора Николая I и дырявые его домашние туфли, вот они, стоптанные башмаки и штопаные чулки Петра.

Переворотом, Советской властью верховодили товарищи, искренне искавшие причины горестной судьбы не в себе, а в русской традиции, желавшие "всё наоборот", и народ, выходит, в какую-то минуту захотел того же - раз они победили, а земля не простила бегства, и легко уложила краснознамённое безумие в чугунный оклад очередного русского строителя-тирана на троне, точно продолжив повторы через два века - Грозный, Пётр, Сталин.

Сталин! - и тот не устоял, и как забавны потому наши потуги "устоять", выдумать опять что-то "наоборот" и презрение к собственному дому: чем больше наврём против традиции – тем большей кровью отольётся.

Всё вышесказанное не к тому, чтоб подбелитъ бока усатому тирану, а чтоб приговорить: покушение антисталинистов на впечатление народа от Хозяина совершенно бессильно, понятно и преступно.

Понятно: антисталинизм оказался золотой жилой для бойкой дружины старателей, которым не на чем было ещё разгуляться в самом начале свободы: язвы кормили, антисталинизм покупали, "любили смотреть", публика бежала на выступления: "Всего лишь один вечер проездом!" - и, конечно, они поддерживали моду на себя, рыская в охоте на противников, сводя счёты через сорок лет. Всё это жутко смахивало на провинциальный спиритизм и столоверчение, и проку от мародёрского таскания по улицам мёртвых костей не вышло никакого: ни одной ямы по пути к свободе мы ещё не обогнули, а общество совершенно сонно моргает на трагедию беженцев, нарождающиеся деспотии, тысячи трупов, пытки, отрезанные уши заложников, вспоротые животы беременных и разгул уголовников - то есть не только с надрывной, но и просто с моралью туго, как на Руси всегда.

В эстрадном антисталинизме изначально запевала некоторая безнравственность: все диктаторски-обличительные гастроли опирались на убеждение, что народ пострадал неравномерно и посему есть люди, имеющие исключительное право на обличение, что глупость. По правде, моя бабушка такая же жертва сталинизма, как и родственники сталинских наркомов и теоретиков социализма, с единственной разницей, что мой прадед не писал пламенных писем грядущим партсъездам о своей чистоте перед социализмом и не кричал перед казнью: "Да здравствует Сталин!" - но поэтому ни единая душа на свете (ни единая!) не имеет права выступать передо мной "от имени жертв" - случай уделать это личное счастье, а не право "спросить с живущих" и разъяснить конечную правду.

Какое нравственное возрождение сверкало в речах куплетистов-антисталинистов? Очень жалкое. Реабилитация, увековечение памяти, отмщение.

Что это за люди, которые, выходит, за сорок лет так и не догадались о невинности своих близких и теперь просят от казнившего государства справочку с печатью? Что это за люди, за сорок лет не успевшие похоронить и увековечить в душе и памяти семьи прах своих близких, отпустить их с миром и теперь требующие очередной гранитный истукан "В память жертв"? Что это за люди, способные почувствовать себя счастливей, оторвав каменную башку Феликсу Дзержинскому? Ка­кое надо иметь представление о собственном народе, чтобы надеяться, что эта жалкая программа способна невероятно пробудить народ к нравственному очищению?

Потрясающий моральный капитал "разоблачения сталинизма" до копеечки подобрал ещё Хрущёв, и гораздо ярче, на невыносимом контрасте, а что тогда недоговорили, недокопались, упустили - чья же вина? Время не воротишь безобидно.

Но концертные бригады антисталинистов требовалось терпеть: на Сталине отрабатывалась схема общего похода на социализм, и успешно, но теперь, когда этот поход победоносно осуществлен (не в пример антисталинистскому), теперь, когда "модная тема" накормила, обула, обустроила "куплетистов", - теперь, надеюсь, можно поговорить о преступности их затеи.

Затея "репрессировать" Сталина посмертно задумывалась подлинными революционерами, язычниками, и для успеха они, как им свойственно, не оробели даже перед временем - они уничтожили историческое время. Всё, что у нас было. Их надутые фокусы взорвались неприязнью ко всему опыту России, скопом; тупыми завываниями – "хуже всех, хуже фашистов!", нравственным хулиганством, пролившим столько ветеранских слёз и без толку глумящимся над ста­риками; делёжкой власти лже дмитриями и разворотистыми "ворами"; запугиванием - "Ещё всё вернуться может!", потерей простейшего нравственного чутья – "Чего уж нам, коли нагрешили" - жизнь наполнили идолы - им потащили жертвы.

Вместо того, чтоб скрепиться, смолчать, не мешать народной памяти потихоньку, полегоньку, шаг за шажком вытеснять Сталина в чуланчик, на задворки, под осиновый кол на поживу престарелым историкам, на Божий суд – эти восковые фигуры со всей "рассейской" дурью взялись, впряглись и - воскресили Сталина! В плоти и румянце, в белом мундире, целиком – в неразделимом соединении со временем, с великой историей, в неуязвимой броне: Сталина-каторгу и Сталина-Победу, Сталина-палача и Сталина-политика, Сталина-правду и Сталина-воспоминание, Сталина-гордость и Сталина-порядок, Сталина-кровь и Сталина-надежду, Сталина - великое государство и Сталина-зверя: они разворотили землю до костей - единственное, что давало силы и веру, и тут же спалили давно вымершее чудовище вместе с соединённым с ним русским стра­дающим, великим веком и - оставили нас с голым задом на морозе, сведя всё наше к како­му-то Джугашвили, и стряхнули пепел с ладошек: "Собирайтесь в Америку!" Они перечеркнули на­прочь кусок времени и даже не догадываются, отчего же так захрипела и буксует наша жизнь, отчего не везёт? Оттого, что функция берётся только от непрерывной кривой - не толь­ко в математике: время отомстило - свет потух.

Они признали никчёмной русскую силу и позорным русское терпение - но это единствен­ное, что рождалось на нашей бедной земле, это единственное, что оправдалось совершенно в судьбе - и Сталина ведь перетерпели - он мёртв, а мы  живём! - это единственное, что и спасало наших предков и просла­вило, и выволакивать народ из родной истории, - какой бы она ни была! - всё равно, что выводить войска в голое поле: стройтесь заново. Нет, мои полузаграничные революционные борцы со временем, - дайте уж нам помереть поближе к своим: мы как-нибудь попроще, стерпим. Глядишь, и осилим.

"Слезу ребёнка" Достоевский пустил в оборот подчёркнуто, обращаясь в будущее, к грядущему хрустальному дворцу, в прошлом усомниться постыдно, только мародёры копают могилы.

В общем, мне не кажется, что нищета и безнадежность настоящего поправимы - надо перетерпеть. Не кажется, что на сороковом году малодушные певцы перестанут бренчать чужими наградами и зубами в телевизорах и в газетах, и с трибун. Что вспомним правило: о покойных хорошо или - ничего. Мне не завиден "пьяный про­мысел" антисталинистов, но слышать в несметный раз, восьмой год подряд своей только единственной жизни "Сталин, Сталин, Сталин" - мне просто скучно. И раз мне нельзя покинуть этот кинозал, единственное я хотел бы знать: сколько в этой тягомотине серий? Сколько ещё смотреть? И я пробую: коли напечатают мои заметки – значит скоро конец. Ежели нет - нам ещё долго любоваться прахом и опостылевшим усатым привидением, которое ненасытно пожирает и мой век.

Александр ТЕРЕХОВ.

Фото Льва ШЕРСТЕННИКОВА.

Хорошие люди

не перевелись на земле

Много лет безуспешно я искала могилу брата, погиб­шего во время войны. И вот, наконец, пришло долгожданное письмо из го­рода Малгобека тогда ещё Чечено-Ингушской АССР. На­писал мне директор Музея боевой и трудовой славы. Начиналось оно так: "Не знаю, ответил ли Вам работ­ник нашего горвоенкомата, но я посчитал нужным сообщить, что Ваш брат внесен в списки погибших..."

Словно тёплая волна окатила меня после этих слов "посчитал нужным"! Кому привелось много лет обивать пороги разных канцелярий, видеть пустые равно­душные глаза, получать казенные ответы, тот поймёт меня.

Тот год был тяжёлым для ме­ня. Перенесла инфаркт, была слаба, подавлена. Но всё рав­но - ехать, ехать! Поезд прибыл в Назрань ра­но утром. Оттуда автобусом я надеялась добраться до Малго­бека.

И вот я на пустынной стан­ции незнакомого города. Куда идти? Робко приблизившись к сошедшему с поезда попутчику, спрашиваю: как пройти к автобусной станции. Оказалось, что ему туда же.

  Пока добрались до автостан­ции, автобус уже ушёл. А мне ведь надо вернуться к поезду. Предлагаю ехать на такси. Он согласился.

С водителем мы добрались до военкомата. Он помог мне рас­шевелить дежурного. Нашли но­мер домашнего телефона дирек­тора мемориала. Он приехал за мной на машине и прямо отвёз на могилу дорогого мне челове­ка...

С собой у меня был фотоап­парат, и надо же - неприятность, кончилась плёнка. Директор сбе­гал домой и принёс новую кас­сету.

- Вы, видно, устали с дороги. Сейчас поезжайте домой к одной на наших сотрудниц. Покушайте, отдохните. А после мы купим вам обратный билет на автобус.

Вспоминая Малгобек и всех, с кем меня свела тогда судьба, какое-то тёплое, доброе спокой­ное чувство поселяется во мне, и все болезни, невзгоды стано­вятся мелочью жизни. Пусть эти люди будут счастливы.

Мария Григорьевна ЗАБЕЛИНА, г. Москва.

В капиталисты не пущать!

Месть эстонских законодателей

Нет ничего слаще, чем со всей жестокостью отомстить своим политическим против­никам. В истинности этой "мудрости" убеждается каж­дый, кто попытается вник­нуть в поправку, которая бы­ла внесена в Государственном собрании Эстонии во время второго чтения законопроекта "О внесении изменений и дополнений в Закон о прива­тизации государственных и муниципальных жилых поме­щений".

Теперь у нас в республике при выдаче "облигаций народного ка­питала" в трудовой стаж не бу­дут засчитываться годы работы в КПСС (КП Эстонии), ВЛКСМ (ЛКСМЭ) и в организациях, являющихся правопреемниками компартии и комсомола, а также годы работы в КГБ, обучения в военных училищах и т.д. и т.п. При этом окончательный список должностей, пребывание на которых не будет учитываться при выдаче "облигаций народного ка­питала", должно утвердить правительство Эстонии. Вот так - знай наших "демократов"! "Бывших" в капиталисты не пущать... А ведь эстонский народ проголосовал на своём референдуме за то, что "никто не может быть осуждён за то или иное деяние, если это деяние не признаётся преступлением законом, действо­вавшим в момент совершения это­го деяния", и записал это стать­ей 23 в Конституции Эстонской Республики. А теперь это, оказывается, для парламента ничто. Политика мщения в ранге закона превыше всего. Задумали несу­дебные, коллективные репрес­сии более 20 тысяч своих же полноправных граждан и внесли поправку, узаконивающую бес­предел. А ведь это примерно столько же, сколько эстонских граждан было незаконно депор­тировано в марте 1949 года. Эту репрессию совершенно правомерно осуждают по сей день те со­рок избранников народа, кото­рые сами же провозгласили кол­лективные внесудебные репрес­сии своих же истых граждан Эстонской Республики. Ибо в раз­ряд 20 тысяч в основном подпа­дают её граждане. То есть те, кто, собственно, и голосовал за этих депутатов. Вот и получает­ся, как говорили римляне: "То, что дозволено Юпитеру, не до­зволено быку".

Как явствует из обращения правления Демократической пар­тии труда Эстонии, правопреемницы самостоятельной Компар­тии Эстонии, из принятой Госсоб­ранием поправки "можно сделать заключение, что работа на оплачиваемых должностях в КПЭ и ЛКСМЭ является деянием, кото­рое во внесудебном порядке карается, причём экономические санкции имеют обратную силу". До такого недодумались даже законотворители Древнего Рима.

Лембит АННУС.

Один из многих будущих потенциальных репрессированных.

г. Таллин.

ВОСТОЧНЫЕ ПРИТЧИ

Непогрешимый

Эмира звали Непогрешимым. Что бы он ни говорил, что бы ни делал, всё отзывалось восторгом и преклонением. "Мудрый", "справедливый", "щедрый" - бежала молва от дувала к дувалу, и пели трубадуры славу властелину. А он, лучась, выходил к народу, обнимал распоследнего дехканина и тут же, на колене, подписивал грамоту о назначении его своим советником.

У кого после подобного повернётся язык сказать худое про владыку? Даже когда ху­дое случалось, тень вины как бы обегала его. Он парил где-то там, около аллаха. Только аллах видел грехи эмира, пра­вителя в сущности слабого и бестолкового, но наделённого одним недюжинным талан­том - умением сваливать эти грехи на приближённых

Проиграв сражение с невер­ными, повелитель отечески об­нял израненного воина, покляв­шись на коране:

- Я отомщу за твою кровь, мой солдат!

И отомстил, выгнав военного министра, хотя руководил боем сам, а воевать не умел.

Узнав, что из сокровищницы разворованы лучшие брилли­анты, кричал на казначея:

- Где камни, ишак несчастный?

- В твоей шкатулке, повелитель.

Да, вспомнил, брал, но про­гнал и казначея. Потом дошла очередь до главного посла и визиря. Первый обвинялся в распродаже исконных земель, другой - во всеобщей нище­те, вдруг свалившейся на эми­рат. Надо ли говорить, что и тут грешен был в первую го­лову сам эмир. Но об этом ве­дал один аллах.

Но даже он удивился, увидев, как один за другим воз­вращались в амирскую свиту опальные - министр, казначей и посол с визирем.

- Зачем они тебе? - спро­сил аллах.

- А на кого же мне сва­ливать свои грехи? - ответил Непогрешимый.

Любовь

Падишах, как, впрочем, все падишахи, ничуть не сомневался во всенародной любви к своей особе. Это, правда, не мешало ему транспортироваться в бронированном паланкине, где в изголовье и ногах си­дели по двое турецких яны­чар с кривыми саблями наго­ло. Кроме того, дворец прави­теля окружал глубокий ров с морской водой и запущенными туда тигровыми акулами.

-  Не могут не любить, - рассуждал падишах, понюхи­вая гашиш. - Вчера в гареме спрашиваю Главного Евнуха: "Любят?" – "Ещё как!" - отвечает. "Кого?" - уточняю. "Халву". Пришлось бросить в ров под­леца.

Это лёгкое недоразумение не поколебало убеждённости правителя насчёт народных чувств. Он лишь прибавил к имеющимся оборонным хитро­стям батарею самостреляющих пушек и одну крылатую раке­ту. Это до такой степени во­одушевило падишаха, что он отважился на всенародный плебисцит по теме: "Любовь к вождю как двигатель прогресса".

Опросный лист состоял из краткой констатирующей части "Горячо любя своего падишаха..." и вопросов, развивающих основной тезис. Перечень их, подготовленный новым Глав­ным Евнухом, занимал восемнадцать страниц убористой арабской вязи и располагался по параграфам: "За что?", "Больше чего?", "Готов...", "Не променяю на..." и т.д. Они подробно расшифровывались, например, "За доброту, красоту, ум... (ненужное зачеркнуть)". Или: "Больше жизни, дунганской лапши, чернооких гурий…", "Готов в клетку к барсу, броситься со скалы, пи­таться одной водой…", "Не променяю на родной очаг, тёплый халат, сто таньга… (не­нужное зачеркнуть)".

Голосование вылилось, как писал придворный редактор, в волнующую дамонстрацию предаанности народа отцу и учителю. Способствовали тому профинансированные казность горсть плова и и пиала шербета на человека. Умолчал редак­тор о заминке, случившейся при подсчёте результатов референдума. То ли дармовой шербет сказался или ещё что, но в урнах обнаружили всего три бюллетеня. Один принадлежал Главному Евнуху, дру­гой - Главному Чесальщику пяток, а третий – неизвестному, вписавшему между строк: "3а нашего падишаха не то что халата, треть таньга не жалко". Но последний признали недействительным.

Валентин ПРОХОРОВ.

Главная / Книга 1 / Размышления без покаяния. "Памяти Сталина". Александр ТЕРЕХОВ.